Алябьев Александр Александрович

Родился 15 августа 1787 года в Тобольске, где его отец был губернатором.

Первые уроки музыки получил в семье, затем в Петербурге, где занимался игрой на фортепиано и теорией композиции у И.Г.Миллера. Впервые как композитор проявил себя в 1810 года. В печати появился «Новый французский романс с аккомпанементом для фортепиано» и два фортепианных вальса. Алябьев - Участник Отечественной войны (1812) и заграничного похода (1813-1814). Был ранен при взятии Дрездена. После войны остался на военной службе в Москве и продолжил сочинять музыку. Одновременно в обеих столицах с успехом прошла премьера его первой комической оперы «Лунная ночь». В январе 1825 года, во время открытия Большого театра, был одним из авторов торжественной музыки.

24 февраля 1825 года Алябьев был арестован по ложному обвинению в смерти одного из участников карточной игры. Происшествие получило широчайшую огласку и вызвало в обществе всевозможные толки и кривотолки. Алябьев был объявлен убийцей. И хотя на суде выяснилось, что никакого преступления не было, обвиняемого подвергли суровому наказанию. Клевета преследовала его всю жизнь и не стерта полностью до наших дней.

Что же произошло?
24 февраля 1825 года Алябьев принимал у себя в квартире приятеля, отставного полковника, воронежского помещика Т. М. Времева. Среди немногих гостей был отставной майор И. А. Глебов. Времев и Глебов затеяли карточную игру. Вначале везло Времеву, но затем помещик проиграл крупную сумму и отказался уплатить ее. Возымели действия, и он вынужден был подкрепить их реальным действием — нанес недобросовестному игроку две пощечины. Времев поспешил на следующее утро оставить Москву. Но отъехав немного от столицы, он задержался в близлежащей деревне. Переночевав здесь, Времев вернулся в Москву для завершения своих дел и к ночи опять приехал в деревню. Еще до рассвета он вышел по надобности на двор, и тут его поразил апоплексический удар. Произвели медицинское освидетельствование, составили протокол и 3 марта похоронили.

Разнесся слух об убийстве. По требованию обер-полицмейстера вырыли тело из могилы (через одиннадцать дней после похорон!) и произвели новое освидетельствование. Возникли расхождения между медиками. Одновременно велось следствие. Арестовали Алябьева, его гостей, посадили в полицейский дом слуг, начались допросы с пристрастием. Положение осложнялось распрей между обер-полицмейстером и гражданским губернатором, возводившими друг на друга вину за упущения в следствии, а также личными счетами чиновников с обвиняемыми (с главным следователем полицейским полковником Ровинским у Алябьева было в свое время столкновение); с другой стороны, неблагоприятную позицию по отношению к Алябьеву и его товарищам занял судья И. И. Пущин (декабрист). Он настаивал на решительном осуждении их, вразрез с мнением большинства заседателей.

Делом занимались многие инстанции: в Москве — Управа благочиния, Надворный суд (где судьей был Пущин), Земский суд, Уголовная палата, военный генерал-губернатор, общее собрание московских департаментов Правительствующего Сената; в Петербурге — Комитет министров, Государственный Совет и императоры — сначала Александр I, затем Николай I.

Даже находясь под следствием, Алябьев продолжал писать музыку. Здесь был создан знаменитый романс «Соловей», на слова А.Дельвига, завоевавший европейскую известность.

Версия об убийстве отпала. Объяснение смерти игрока разрывом селезенки от «наружного насилия» было опровергнуто заключением наиболее авторитетных медицинских экспертов. Отклонено было и подозрение в личном участии Алябьева в карточной игре. Но Уголовная палата признала подсудимого виновным в ряде других «преступлений», как-то: допущение запрещенной игры, побои, пьянство и т. п.

Алябьев был приговорен к лишению знаков отличия, чинов-и дворянства и к ссылке в Сибирь. Такая же участь постигла гостей, присутствовавших на обеде, но, как и хозяин, не участвовавших в игре: зятя Алябьева — камер-юнкера и титулярного советника Николая Александровича Шатилова (женатого на сестре композитора Варваре) и спутника Времева — губернского секретаря С. А. Калугина (выступавшего все время как свидетель обвинения). Один из присутствовавших на обеде, товарищ Алябьева, живший у него в доме, отставной майор Н. Я. Давыдов, умер в тюрьме, не дождавшись приговора. Что касается партнера Времева по игре, И. А. Глебова, то его также лишили всех прав, но «в уважение его прежней службы» сослали не в Сибирь, а «в один из отдаленных великороссийских городов» (на деле — в город Тотьму Вологодской губернии). Алябьева, кроме того, присудили к церковному покаянию.
Царь конфирмировал приговор 1 декабря 1827 года. 20 января 1828 года решение было объявлено в Московской Уголовной палате, где собралось много народу. Как доносил начальник московского корпуса жандармов А. А. Волков Бенкендорфу, «…обвиненные, выслушав приговор, не потеряли присутствия духа, кроме Алябьева, с которым по приводе уже в тюрьму сделался обморок».

Почти три года длился процесс. Алябьев сначала находился под домашним арестом, а затем, с середины 1825 года, содержался в съезжем доме (месте заключения при полицейской части).

Ссылка в Сибирь

Алябьев сумел наладить отношения также с местными чиновными и военными кругами. Уже сразу по прибытии в Тобольск Алябьев и Шатилов посещают дома некоторых представителей здешней администрации и принимают гостей у себя дома. Это не могло остаться незамеченным. Правитель Западной Сибири, военный генерал-губернатор и командир Отдельного Сибирского корпуса Вельяминов 1-й вынужден был сделать соответствующее внушение высшим губернским чинам, а также самим ссыльным

Генерал-лейтенант (вскоре генерал-от-инфантерии) Иван Александрович Вельяминов прибыл в Тобольск вскоре же после Алябьева, 29 марта 1828 года. Спустя два месяца он направил управляющему губернией и одновременно начальнику штаба корпуса предписания касательно «лишенных чинов и дворянского достоинства Алябьева и Шатилова».

Приводим текст отношения, адресованного начальнику штаба корпуса генерал-майору С. Б. Броневскому.

К крайнему прискорбию» моему дошло до сведения моего, что находящиеся здесь в гор. Тобольске на жительстве лишенные чинов и дворянского достоинства Александр Алябьев и Николай Шатилов не только приглашаются некоторыми чиновниками на обеды и на званые вечера, но имеют вход во все публичные собрания, и даже по приглашению их на завтраки и обеды чиновники к ним съезжаются.

Таковое внимание к Алябьеву и Шатилову и самое их поведение, столь противное законам, а особливо 5 пункту 410 ст. Учреждения об управлении губерний, долженствовало бы обратить внимание господина управляющего Тобольскою губерниею, и ему следовало бы при самом начале положить оному преграды, но он, презрев тем, на что надлежало бы обратить строгий надзор, довел до того, что люди благомыслящие начали по справедливости упрекать здешнее начальство в непростительном потворстве законами осужденным преступникам потому только, что они богаты и имеют связи с людьми сильными, я допускаю, что ко всем впад-шим в преступлении должно иметь сострадание, но оно должно иметь пределы; а приятельское отношение с Алябьевым и Шатиловым выходит уже из оных, и начальством отнюдь не должно быть дозволено.

«Алябьев, в споре как-то с Ершовым, сказал ему шутя, что в музыке он, Ершов, пас, не смыслит ни уха, ни рыла. «Ну, брат, я докажу тебе, на первой же репетиции, что ты ошибаешься!—возразил я»,—говорил Ершов. — «Ладно, увидим»,— промолвил Алябьев… Вот и репетиция. Сели мы с ним поближе к музыкантам. Я дал ему слово, что малейший фальш замечу. В то время первой скрипкой был некто Ц-ков, отличный музыкант; он, при каждой ошибке в оркестре, такие рожи строил, что хоть вон беги. Я с него глаз не спускаю: как только у первой скрипки рожа, я и толкну Алябьева. Не вытерпел он, в половине пьесы встал, да и поклонился мне… Когда дело объяснилось, мы оба расхохотались».

Этот забавный случай мог произойти на репетиции к какому-нибудь концерту. Здесь же уместно заметить, что к организации этого концерта, состоявшегося в январе 1829 года, имел непосредственное отношение крупный тобольский купец Н. С. Пиленков, у которого квартировали братья Николай и Петр Ершовы, его родственники. Купец «пожертвовал по случаю сего концерта все освещение и все материалы для устройства залы и оркестра», как сообщалось в корреспонденции, посвященной этому музыкальному событию. Возможно, через Пи-ленкова и завязались связи гимназиста Ершова с Алябьевым, руководившим этим концертом. Подчеркнем еще раз, что концерт был проведен в помещении гимназии, в которой учился Ершов.

Гимназист Ершов был знаком с Алябьевым. Правда, в новейших биографиях поэта сведения о беседах маленького Петра Ершова с ссыльным музыкантом на политические, литературные и эстетические темы также являются не больше, чем домыслом. Но встречи будущего создателя «Конька-горбунка» с автором прославленного «Соловья» в Тобольске подтверждаются свидетельством самого Ершова, переданным его университетским товарищем и первым биографом А. К. Ярославцевым.
Ярославцев близко общался с Ершовым в последние два года занятий поэта в университете. Ершов, между прочим, предполагал привлечь своего товарища в качестве музыканта к собиранию «туземных» песен в Сибири.

В книге «Петр Павлович Ершов, автор сказки «Конек-горбунок», вышедшей спустя три года после смерти сибирского педагога и поэта, Ярославцев сообщает интересные факты и сведения об отношении Ершова к музыке.

«В то время,—рассказывает он,—я много занимался игрою на фортепьяно, даже, как молодой человек, порывался к композиторству. Ершов охотно пускался со мною в разговоры о музыке, припоминал замечательное в жизни артистов, с увлечением говорил иногда — как хорошо представить бы в опере ту или другую сцену, какую припоминал в жизни необыкновенных лиц или в истории. Он и сам стал заниматься изучением игры на флейте…»

Из историй тобольской ссылки Алябьев:

Вполне можно допустить, что Алябьев искупал свои «грехи» музыкальным талантом, точнее — своими духовными хоровыми произведениями. Сочинение культовой музыки должно было расположить к композитору церковное начальство, под присмотром которого он исполнял наложенную на него епитимыо. Вместе с тем церковный хор, при отсутствии театра, доставлял Алябьеву возможность слушать создаваемые произведения в живом звучании (хоры, как писал композитор, — «моя всегдашняя страсть»).

На слова Ершова Алябьев позднее написал песню о тобольском кузнеце.

В Тобольске возникает также ряд произведений, окрашенных в светлые тона, согретых радостной улыбкой. Таковы подкупающие своим доверчиво-ласковым тоном романсы на слова П. А. Вяземского «Незабудочка» («Вокруг тебя луч радости светлеет», 1831) и «Девичий сон» («Мимо дома все хожу», 1831), произведения на слова А. А. Дельвига —«Кудри» («Наяву и в сладком сне») с их экспрессивной лирикой (1830 или 1831) и добродушно-насмешливый «Дедушка» (1831), «утешительный» романс «Бели жизнь тебя обманет» на слова А. С. Пушкина (1828), лирическое признание—«Недоумение» («Какое чувство, я не знаю») на слова Г. Р. (Ржевского? — 1829) и задорный дуэт в ритме мазурки «Русый локон» ,на слова рязанского поэта И. Голдинского (1830).

Упомянем еще трогательную колыбельную «Баюшки-баю» («Спи спокойно, не пугайся», автор слов неизвестен, 1828), суровую песенку балладного характера «Два ворона» («Ворон к ворону летит») на слова Пушкина (1829), ироническую «эпиталаму»— «Совет» («Ты, Федор, славный был гусар») на слова брата композитора Василия Алябьева (1829). Помимо отдельных изданий, входивших в серию «Северный певец», романсы тобольского композитора печатались в различных нотных сборниках. О подготовке одного из таких сборников мы узнаем из письма петербургского нотоиздателя и композитора М. И. Бернарда к А. Н. Верстовскому от 6 июня 1830 года. (Кстати сказать, в 1829 году Бернард перепечатал вышедшую ранее в Москве колыбельную Алябьева «Бающки-баю», причем в рецензии «Северной пчелы» говорилось об этом сочинении как об «известной песне»). Издатель сообщил Верстовскому, что Алябьеву «посланы слова, чтобы положить их на музыку». Судьба этого сборника до сих пор не выяснена. Но до нас дошли два других петербургских сборника начала 30-х годов, где напечатаны романсы Алябьева. В «Музыкальном альбоме» на 1831 год, изданном композитором-любителем И. Романусом, помещен романс на слова Ф. Н. Глинки «О друг младой, прекрасный друг» (сочинен не позже 1830 года). На стихотворение Ф. Н. Глинки написан также романс «Тоска больной Нины» («С тех пор, как мы разлучены судьбой»; сочинен не позже 1831 года). Этот романс появился в «Музыкальном альбоме северного певца», поступившем :в продажу в начале 1832 года.

В прошении на имя генерал-губернатора Западной Сибири от 17 июня 1831 года ссыльный композитор писал: «…во время суда, произведенного надо мною по делу о скоропостижной смерти коллежского советника Времева и продолжавшегося около трех лет, я содержался под арестом в полицейском доме в самой сырой комнате, что самое много способствовало к разрушению здоровья, в особенности же глаз моих, уже от природы весьма слабых».

Александр Александрович был на Кавказ под конвоем не раньше февраля 1832 года: 27 января 1832 года он только выехал из далекого Тобольска. Очевидно, пятигорские окружные власти, получив уведомление от начальника Кавказской области о предписании царя перевести Алябьева на юг, дали 30 октября 1831 года, еще до прибытия «преступника», соответствующее распоряжение местной полиции.

До наступления курортного сезона Алябьев жил в областном городе Ставрополе. Затем он переехал в Пятигорск. Из архивных материалов видно, что проживал он в Пятигорске в доме «умершей майорши Карабутовой». Этот одноэтажный деревянный дом. в пять окон по фасаду, находился на углу нынешних улиц Буачидзе (№ 1) и Анджиевского, по соседству со зданием школы (теперь этот дом переоборудован).

По возвращении из Кислых вод, «… с коих обратно прибыл в Пятигорск 13 числа сего месяца», Алябьев поселился в доме «вдовы подполковницы Толмачевой» — там, где ныне театр, на Советском проспекте.

В Кисловодске Алябьев провел около месяца.

Через неделю после его приезда сюда, 22 августа, на празднике, устроенном местным начальством, было исполнено музыкальное произведение поднадзорного композитора.

«…Праздник был блистательный, каких здесь еще не бывало,—пишет современник. — Кроме посетителей приглашено было 300 кабардинских князей и узданей…;пред ними стихи и разыгрывали прекрасный полонез с хором, сочиненный известным композитором, любителем музыки г. Алябьевым…»

Во время пребывания в Пятигорске Алябьев много работал: было положено начало новому большому этапу в творческой деятельности композитора — его занятиям музыкальным фольклором. Алябьеву принадлежат первые в России обработки песен — русских, украинских, цыганских, народов Заволжья, Средней Азии и Кавказа. В Пятигорске был создан цикл романсов, посвященных Е.А.Офросимовой.

Ее воспел В. А. Жуковский в стихотворении, вписанном в альбом восемнадцатилетней девушки, встреченной им в Карлсбаде летом 1821 года (16/28 июня).

Кто вас случайно в жизни встретит, Тот день нечаянный такой Меж днями счастия заметит И скажет случаю спасибо всей душой! И я ему, причудливому богу, Спасибо всей душой сказал За то, что мне он на дорогу Попутчиком любезным дал Приятное об вас воспоминанье!

На чуже страннику сей дар — благодеянье! С таким товарищем не скучен скучный путь, Веселый веселее вдвое! Кто ж раз увидел вас, тому невольно Вселяется желание живое:

Чтоб в жизни встретить вас еще когда-нибудь, Чтоб, стоя счастия, вы и счастливы были. Но чтоб и нового знакомца не забыли!"

Потеряв мужа, Е. А. Офросимова в 1840 году вышла замуж за Александра Александровича. Композитору в то время было уже пятьдесят три года.

В одном из прошений на «высочайшее» имя (от 21 июля 1844 года) жена разжалованного и лишенного прав подполковника писала:«Я вступила в супружество с Алябьевым уже во время его несчастия, не увлекаясь никакими житейскими выгодами, и одно только чувство любви и уважения к его внутренним качествам могло ободрить меня на такую решимость, несмотря на прежнюю вину его и на продолжающееся наказание».

Можно не сомневаться, что в сердечном сближении будущих супругов решающими оказались их встречи на Кавказе. Художественным памятником этих встреч остались произведения Алябьева, посвященные Екатерине Александровне, и прежде всего «Тайна» — романс-акростих, в котором первые и соответственно последние слова каждой строфы составляют фразу «Я вас люблю».

В те же годы Александр Александрович создал еще ряд романсов, проникнутых искренним лиризмом. Среди них — еще одна «Тайна» («Скажи, друг несчастный»), автором слов которой в нотах назван И. Козлов, и «Тайная скорбь» («Туманен образ твои, как даль») на слова автора ранее упомянутой «Тайны» («Я не скажу, я не признаюсь») — А. Ф. Вельтма-на. Этот романс вместе с романсом «Уединение» композитор посвятил своей сестре — Наталье Александровне Исленьевой.

В 1833 году Алябьев был отправлен на поселение в Оренбург, а с 1843 года он под надзором полиции стал проживать в Москве, где к нему то и дело обращались с просьбами принять участие в благотворительном вечере, написать по случаю романс.

Умер композитор 6 марта 1851 года.

Даты пересчитаны на Григорианский календарь.

Сайт о жизни и творчестве композитора здесь.

Самые известные романсы и песни:

Вечерний звон (Т.Мур/И.Козлов)